Биография |
|
|
Родился 26 февраля 1931 года в семье служащего на станции Калачинская Омской области. Мать часто болела, лежала в больнице. Тогда мы с братом фактически бродяжничали, добывая себе пропитание, как могли. Естественно, при такой жизни мы быстро взрослели. В 8-9 лет я научился ловить сусликов на полях. Выливал их из нор. Этим занимались многие мальчишки. Шкурки зверьков растягивали, сушили и сдавали в заготконтору, 30-60 копеек за штуку. А мясо варили на костре и ели. Собирали и сосновую живицу в лесу. Я залазил высоко на дерево, иногда под самую макушку. Там ножом сковыривал смолу. Брат внизу собирал ее в сумку. Соседка перетапливала смолу, делала из нее жвачку и продавала. И мы могли купить себе крупы или несколько картофелин, чтобы сварить суп. Особенно тяжело нам с братом приходилось зимой. До сих пор помню ощущения, когда в течение 2-3 дней во рту не было ни крошки. Только все время хотелось пить. Но, как-то выживали. Несмотря на трудности и постоянную заботу о пропитании, я был любопытным пацаном. Почти ежедневно слушал громкоговоритель, который висел в центре села на столбе. Помню сообщения о сражениях наших войск с японцами на реке Халкингол. Затем бои у озера Хасан, где Жуков разгромил японцев. Запомнилась зима сорокового года и война с белофиннами, как тогда ее называли. В 1943 году мать приняли на работу сиделкой в заезжем доме, что принадлежал артели инвалидов «Степной луч». Туда же пристроили и меня - двенадцатилетнего мальчишку. Дали телегу, лошадь, научили ее запрягать. Я должен был по утрам на телеге привозить на работу безногих, искалеченных войной мужиков: портных, сапожников, гончаров. Днем помогать им, а вечером развозить по домам. За это мне давали рабочую хлебную карточку. В 44 году, тринадцати лет, трудился на рыбхозе. Женщины разделывали рыбу и бросали ее в большие чаны, где мы, мальчишки, присаливали ее. А в начале 45 года я уже работал учеником слесаря в паровозном депо. В 1946 году в стране, как известно, был страшный голод из-за неурожая. Прибывали и малолетние преступники, освобожденные досрочно. Меня на Казанском вокзале остановил милиционер… Так и я оказался в одном из ремесленных училищ в поселке Мальчики под Люберцами. Помещений для училища пока не было. Их только готовили, перестраивая цеха танкоремонтного завода, где работали пленные немцы. А разношерстный молодой народ пока разместили в лесу, в небольших палатках под присмотром пожилого худощавого человека, вероятно, воспитателя или наставника. С первых же минут я понял, в какую взрывоопасную компанию угодил. Уже на вторую или третью ночь я лишился своего рюкзачка с вещичками. Исчезли и ботинки, что получил я накануне. Колька Мокров, один из авторитетов, уже посидевший в тюрьме за кражу, почему-то взял шефство надо мной. Он не стал искать того, кто спер мои ботинки, считая воровство делом святым. А приказал мне ехать с ним в Люберцы, в обувной магазин. Там передал мне из рук в руки только что украденные им ботинки нужного размера. Скоро из кроватей, что стояли в палатках, исчезли простыни и подушки, затем матрасы, а потом и сами кровати. Все это было по дешевке сбыто местному населению. Воспитатель или наставник ничего не мог с этим поделать. Он лишь жаловался директору, одноглазому человеку, потерявшему глаз на фронте. А между шайками начали возникать потасовки. Часть ребят сбежало. И вот, после очередной поножовщины, перед пацанами появился разъяренный директор. Он обложил всех трехступенчатым матом и приказал: чтобы через пятнадцать минут здесь не было ни одной сволочи. Училище закрывается. В ответ грянуло не стройное "ура". Мне некуда было уходить. Мать и брат жили в Сибири. А главное - хотелось учиться. Оставшиеся ребята, три-четыре человека, обратились к старику-воспитателю, и он посоветовал ехать в Москву. Там на Дзержинке есть Управление трудовых резервов. Действительно, чиновники нас выслушали и дали направление в другое училище, тоже в Подмосковье. На мое удивление училище оказалось настоящим. Оно находилось при заводе химического машиностроения и действовало уже два года. Его я окончил с отличием. Получил аттестат слесаря-инструментальщика пятого разряда и пошел работать на завод, став даже бригадиром.
Потом в должности комендора-зенитчика я оказался на небольшом военном корабле, который назывался охотником за подводными лодками. Врезались в память первые выходы в неспокойное Баренцево море, учения и стрельбы. Хорошо помню наш первый бой. Весь дивизион из шести кораблей находился в боевом походе. Вдруг в небе появился самолет. Он тащил на тросе брезентовый конус, который надо было сбить. Все корабли открыли огонь из зенитных орудий. Кругом дым и гарь. Я - второй наводчик на зенитной пушке. Она,зверюга, делает более ста выстрелов в минуту. Пытаюсь поймать в перекрестие цель, жму на гашетку. Но болтанка такая, что снаряды то улетают куда-то в небо, то взрываются на воде почти у борта корабля. Командир кроет артиллеристов матом. Лишь много времени спустя, мы с первым наводчиком приноровились прицельно стрелять при сильной качке и однажды даже сбили конус, получив благодарность за это и внеочередное увольнение на берег. Вероятно, старательный матрос производил хорошее впечатление, потому что мне присвоили звание старшины второй статьи, назначили командиром орудийного расчета, а позднее направили в военно-морское училище в Ленинград. Как ни странно, в училище я поступил довольно легко. Курсантская жизнь, прекрасный город на Неве. Впервые я стал обращать внимание на девушек, присматриваться к ним. А в дополнения к учебе в училище и практике на кораблях, стал по выходным дням работать внештатным экскурсоводом в Ленинградском Военно-морском музее. Водил экскурсии по залам музея. Мне хорошо платили, и все деньги я отправлял матери, которая осталась одна. Брат тоже был в армии.
Демобилизовался я в 1957 году. Уехал с семьей на Алтай, где в то время жили мать с братом. Работал преподавателем в профессионально-техническом училище, журналистом в газете, потом, Работа меня увлекала: живая, ответственная, а главное - я мог помогать людям в их нелегкой жизни. Но меня тянуло заниматься творчеством. Учась заочно на факультете журналистики КазГу, я писал статьи и очерки в газеты, печатал небольшие рассказы о селянах. Потом написал сценарий о подростках и направил его в приемную комиссию института кинематографии. Скоро получил вызов на сдачу экзаменов и приехал в Москву. Как я успешно прошел сумасшедший отбор более чем из ста человек на одно место, до сих пор удивляюсь. Потому что экзамены были творческими. Надо было написать рецензию на просмотренный фильм. Затем, за шесть часов, не выходя из аудитории, сочинить рассказ. Потом собеседование на предмет твоей эрудиции, когда тебя спрашивают, например, какие картины написал Куинжи. Или наиболее известные произведения Рахманинова. И только потом экзамены по русскому языку, литературе, иностранному языку, истории.И все-таки я был принят на сценарный факультет ВГИКа, в группу, которую набирали Кира Парамонова и Валентин Ежов, автор сценариев «Баллада о солдате», «Белое солнце пустыни» и других. Семью (жену и двух дочек) я поселил в Малоярославце Калужской области, купив крохотный домик. В Москве или Подмосковье без прописки селиться не разрешали. Учиться было трудно. Не хватало общих знаний по киноискусству, живописи, музыке. Но тяжелее всего приходилось материально. Стипендия во ВГИКе всего 18 рублей. Подрабатывал грузчиком на складе. Потом стал писать сценарии в киножурналы «Наука и техника», «Ералаш», Михалковский «Фитиль». Водил экскурсии в доме кино, где была развернута экспозиция « 50 лет Советскому киноискусству». Жена работала на двух работах, чтобы помочь мне. Облегчение наступило на четвертом курсе, когда я получил тему для сценария на «Центрнаучфильме». Она называлась «Метрология и технический прогресс». Получил потому, что от нее отказались все сценаристы-зубры. Ведь метрология – эта наука об измерениях в самых передовых сферах научной жизни. А начиналась эпоха лазера, синхофазатронов, освоения космоса. Три недели просидел я в Ленинской библиотеке, изучая физику и другие прикладные к ней науки. И благодаря терпению консультанта, знаменитого академика Амбарцумяна, и многим выездам на закрытые объекты, написал сценарий. По нему был снят фильм, и я получил 1200 рублей сразу и потом еще 1000 рублей потиражных. Средняя зарплата по стране в то время составляла 120-150 рублей. ВГИК я окончил в 1966 году и был направлен на Самарскую (Куйбышевскую) студию кинохроники на должность главного редактора киностудии. За долгую жизнь не только многое пришлось испытать, но удалось многое увидеть, в том числе и известных исторических личностей. Еще во времена детства нас, пацанов в ремесленской форме, рабочие пускали в свои колонны, проходя по Красной площади. В 1970 году Для журнала « Поволжье» снимали Леонида Брежнева. Он приезжал на открытия музея Ленина в Ульяновск. Книги можно прочесть и скачать на этом сайте, а также на сайте Проза.ру. в разделе писателя Николая Дмитриевича Котова. Я хорошо знаю природу, растительный и животный мир разных регионов России, страстно люблю все живое и прекрасное на матушке-земле. Потому, вероятно, захотел создать библиотечку школьника-подростка из книг о Природе. Ведь встреча с Природой, добрые книги о животных буквально преображают ребенка, делают его более чутким, отзывчивым. Писатель Леонид Леонов как-то сказал: «Человек, знающий и любящий Природу, не сделает дурного поступка. Он прошел «душевный университет». Первые свои книги я раздавал подросткам. Как же горели глаза ребят, когда мы вместе обсуждали события повестей. И я понял: ребята хотят читать такие книги, хотят знать, понимать, ценить и беречь природу, сочувственно относиться к «братьям нашим меньшим». На книжки, подаренные мной нескольким библиотекам, мальчишки стали записываться в очередь. Появились и хорошие отзывы. Книги хорошо продаются в книжных магазинах. Их закупили десятки детских и юношеских библиотек. ПОСТСКРИПТУМ Возможно, в моей биографии нет ничего удивительного. Многие люди моего поколения прошли через те же тернии. Удивительно то, что, в хрониках моей жизни было немало почти трагических обстоятельств, когда жизнь «висела на волоске». Первый раз это случилось, когда мне было девять лет, и я замерз в степи. Расскажу об этом подробнее. Стояли сильные морозы. Мы с братом – ему семь, мне девять – сидели на печи и мечтали что-нибудь поесть. Мать уехала в деревню за 16 километров выменять за старый примус и сковородку пшена или картошки, и долго не возвращалась. Возможно, заболела. И я решил пойти за ней. Летом я преодолевал это расстояние пешком. Почему не сделать это зимой. Надел старые подшитые валенки, одежонку, что потеплее, приказал брату не слазить с печи и часов в двенадцать дня отправился в путь. Зимнюю дорогу замело. По ней обычно проезжали в день три-четыре подводы. Шел тяжело, употел жутко. Солнце стало садиться, а я дошел лишь до мостика, что в семи километрах от села. Впереди было еще около десяти. Сел отдохнуть. Хорошо знал: спать нельзя. Сон на морозе – верная смерть. Но … сразу уснул. Наверное, уже коченеть стал. На мое счастье, мужик запозднился и теперь гнал лошадь. Ночью в зимней степи и волки могут сожрать. Подобрал меня вовремя. Растер руки, ноги, щеки, Закутал в тулуп и повез рысью в деревню. Мать увидела – ахнула. Люди набежали, теплым молоком отпаивали. Выжил. Бог сохранил! Известно, что в войну в Сибирь было сослано много поволжских немцев, чеченцев, ингушей, крымских татар. Эти несчастные люди бедствовали и были сильно обозлены. А мне, уже двенадцатилетнему пацану, как-то угораздило в баловстве бросить камень с высокого места вниз, где камень угодил в чеченскую девочку. Я сам был ошеломлен и готов был извиняться. Но вдруг увидел, как издалека ко мне бежит молодой чеченец. В руках его нож. Уверен, он не стал бы со мной церемониться, тем более, что вокруг ни души. И я бросился бежать. Он гнался, почти настигал, когда я влетел в здание железнодорожной конторы, заскочил в пустую комнату и протиснулся в узкую щель между стеной и печью. Он тоже вбежали в контору. Но его кто-то стал выпроваживать. Я только услышал слова: «Все равно зарэжу». До вечера я просидел за печкой. И только когда стемнело, выбрался на улицу. Уверен: только ноги меня спасли, да необыкновенное везение. Обозревая далекое прошлое, я с ужасом вспоминаю 1944 год и рыбхоз, на котором тогда работал. Десять бричек, запряженных быками и нагруженных соленой рыбой, плетутся по бескрайней степи. В обозе кроме меня еще трое ребят моего возраста. Командует нами строгий аксакал. За малейшую провинность он бьет кнутом. На шестой день пути мой бык повредил ногу, попал ночью в чью-то нору. Аксакал крепко побил меня и пригрозил: судить будут за порчу общественного имущества. Я принял угрозу всерьез и вечером, только стемнело, деранул из обоза, прихватив с собой кнут для отпугивания шакалов. Всю ночь шел на ощупь по еле-заметной дороге. Кнут волочил позади себя. Звери чаще сзади нападают. Под утро стали попадаться заболоченные низины с топкими мочажинами. Впереди маячило старое дерево. Оно-то и подвело меня. Пошел к нему и провалился в трясину. Новое происшествие приключилось со мной в 1945 году, когда я работал уже в паровозном депо учеником слесаря. Пригнали на ремонт очередной паровоз, и мы ремонтники с большими гаечными ключами облепили его, откручивая каждый свое. Я был в самом низу, снимая тормозной диск. Вдруг сверху кто-то обронил восьмикилограммовый гаечный ключ, и он, падая, попал мне в лицо, пробив надбровье в сантиметре от виска. Кровь залила глаза, лицо, комбинезон. На тележке меня увезли в санчасть. Врач, обработав и перевязав рану, на прощание сказал: «Повезло тебе парень, в рубашке видно родился. Прошли десятки лет, а шрам у виска до сих пор напоминает о неприятном эпизоде из моей молодой жизни. А судьба продолжала подбрасывать мне все новые испытания. В 46 году почти утонул. Это случилось 18 августа в день авиации. День выдался хоть и солнечным, но по-осеннему холодным. Мы с дружком, одетые в ремесленские шинели, «зайцами» доехали на электричке до Тушино, чтобы посмотреть воздушный парад. Аэродром находился в излучине Москва-реки. На летное поле, где находились трибуны, нас не пустили. Но кто-то подсказал, что парень на лодке перевозит на другой берег реки, а оттуда хорошо виден весь парад. Так мы и сделали. Зрелище было прекрасным: летали разные самолеты, демонстрировали мастерство парашютисты. А на обратном пути в лодку набралось так много народа, что на середине реки она зачерпнула бортом воды и пошла ко дну. Кто был налегке и умел хорошо плавать выбрались на берег самостоятельно. А мы, в тяжелых шинелях и ботинках, да еще и не умеющие плавать - пошли ко дну. Очнулся я уже на берегу, рядом откачивали товарища. Спасла нас транспортная милиция на катерах, которая дежурила на реке. Немного аклимавшись, мы вылили воду из ботинок, кое-как отжали одежку и отправились восвояси. И что удивительное, даже не заболели. В 1949 году мне исполнилось восемнадцать. И захотелось чего-то необычного, романтики что ли. Подвернулась возможность поступить в аэроклуб, стать летчиком. Но медкомиссия забраковала будущего аса по зрению. Тогда я стал заниматься в Подольском аэроклубе парашютным спортом. После теоретических занятий начались прыжки. Все шло хорошо. Мне нравилось это ни с чем не сравнимое ощущение высоты, свободного полета. Но на третьем прыжке что-то случилось с парашютом. Он не совсем раскрылся. Земля быстро приближалась. Я дергал стропы, дергался сам – ничто не помогало. Только перед самой землей что-то хлопнуло в парашюте, и он полностью развернулся. Отделался тем, что долго ходил на костылях, а с парашютным спортом завязал. На память осталось свидетельство парашютиста. Его я храню до сих пор.
Боцман, пробегая мимо меня, крикнул: «старшина, делай как я!», и бросился во внутренние помещения артпогреба, куда хлестала вода. Я последовал за боцманом. Одежда вмиг пропиталась ледяной водой и как клещами охватила тело. Дышать стало трудно. Я на время задержал дыхание и помогал боцману. Тот щитом и деревянным брусом пытался закрыть рваное отверстие, приостановить напор воды. Но она с шумом врывалась внутрь судна, отбрасывая все, чем два человека пытались остановить поток. Последние два опасных испытания выпали на мою долю, когда я был уже офицером и служил в Заполярье, в частях противовоздушной обороны Северного флота. Батареи частей были разбросаны по всему побережью Кольского полуострова. Происшествие случилось в ночь, когда я дежурил на боевом командном пункте. Все проходило по обычной схеме. Локаторщики докладывали о чужих самолетах. Они с четкой периодичностью появлялись вблизи северных границ нашей территории. Но на аэродромах дежурили самолеты - перехватчики. В случае нарушения рубежей государства или недозволенного приближения к ним, самолеты взмывали в небо и шли на перехват противника. Это был, как бы, первый эшелон обороны Северного флота и всего Заполярья. В задачу зенитной артиллерии флота входила лишь постоянная боеготовность и умение стрелять по целям, идущим на высотах от двадцати километров, куда не могли подняться самолеты-перехватчики, но доставали снаряды зенитных батарей. Через три дня после происшествия я снова заступил на дежурство. И немедленно из штаба дивизиона раздался звонок. По оперативной связи звонил командир дивизиона. Он требовал прибыть мне немедленно для получения шифра, который нельзя передать по телефону. Я ответил; «Есть!» А сам немало удивился. До штаба дивизиона пятнадцать километров ночной тундры. Туда и летом, в светлое время, трудно добраться. А сейчас зима и полярная ночь. Но я знал о крутом нраве командира дивизиона. Тем более, что он получил крепкий нагоняй от начальства за случившейся пожар, возлагал вину на меня, хотя причина была в технической неисправности. И продолжалось следсвие. Но приказ есть приказ! Приказы не обсуждают, а выполняют! Командир батареи обстоятельно проинструктировал меня, как новичка, о маршруте. Указал на карте направление на штаб дивизиона по компасу, опасные места на пути перехода, предупредил особо о крутом обрыве в десяти километрах от батареи. Зимой там случаются сходы снежных лавин. И пожелал удачи в пути. |
|
Есть биографии простые: родился, учился, женился. А есть другие, через которые как бы просвечивает время. Моя биография, вероятно, из таких. 
В это время повсеместно создавались ремесленные училища. Стране нужны были молодые рабочие руки. А еще, необходимо было собрать беспризорных ребятишек, которых за годы войны развелось видимо-невидимо. Их отлавливали на железнодорожных станциях и поездах, на которых они, почему-то, любили кататься. Там, вероятно, легче было что-то выпросить или стащить у пассажиров. Собирали ребят по городским трущобам, на рынках. Всех одевали, обували и распределяли по вновь создаваемым ремесленным училищам. Попадали в училища и ребята из деревень. 
В 1951 году, в мае, меня призвали на флот. Нас, новобранцев, посадили в телячьи вагоны и повезли на Север. Неделю ехали до Мурманска. Потом оказались в Ваенге, ныне город Североморск, в учебке. Здесь нам выдали матросскую форму, карабины, противогазы, другую аммуницию. И начались ежедневные штурмы сопки. Вперед! Ложись! Окапывайся! А в шесть утра подъем и построение за две с половиной минуты. И чтобы был сухой, с начищенными до блеска пуговицами и надраенной бляхой на ремне. Так прошел месяц. 
Скоро наш дивизион охотников за подводными лодками перебазировался из базы в Полярном на базу в Соломбале, Архангельской области. Командир корабля разрешил мне посещать вечернюю школу, что была почти за воротами базы. Регулярно посещать занятия из-за частых выходов в море было невозможно. И я постарался экстерном сдать экзамены за 8-10 классы, в которых до того не учился.
Перед окончанием училища я женился на скромной девушке из Смоленской глубинки, с тремя классами образования и трудной военной судьбой. В девятнадцать лет она приехала в Питер работать и учиться. Впоследствии я помог ей окончить заочно не только среднюю школу, но и институт.
буквально под нажимом партийного начальства стал инструктором райкома партии. В моем ведении оказались два крупных колхоза и пять отделений, пять сел совхоза. Теперь я отвечал за урожаи зерна на полях, надои молока на фермах, за то, чтобы исправно работали школы. Чтобы в клубах была самодеятельность и вовремя привозили кинофильмы. Читал населению лекции о международном положении и о положении в стране. Ко мне шли сельчане со своими нуждами и жалобами на местное начальство.
Следующий эпизод случился со мной уже на флоте. Холодным и морозным был этот день. Баренцево море сильно штормило. Корабли шли грузно, ныряя носами в водяные валы. В крутых волнах небольшие суда, охотники за подводными лодками, маневрировали трудно, без должной легкости. На одном из маневров, при резком сближении судов, неувязки случилось с рулевым управлением соседнего «охотника». Его сильно развернуло огромной волной, высоко подняло и бросило в сторону другого «охотника». И наш корабль получил пробоину ниже ватерлинии. Море сразу стало зловещим. Прозвучал сигнал аварийной тревоги, и началась борьба команды за спасение корабля.